Господин Олингус, известный своими необычными привычками, любил подолгу размышлять о том, какими могут случаться некоторые вечера. Иногда, сидя на небольшом крылечке и принюхиваясь к запахам, запутавшимся в его усах, он различал едва уловимые оттенки сумерек, отделенных друг от друга плотными, как самая грубая ткань, запахами ночи и дня. Снимая с их шершавых полотен тонкие волоконца вечерних понедельников, вторников, сред, четвергов, пятниц, суббот и воскресений, господин Олингус все чаще убеждал себя в том, что каждый из этих запахов отличен друг от друга настолько, насколько отличен он сам от себя, замечающий разницу собственных морщин в ночном и утреннем зеркалах.
В некоторых случаях, когда запахи дня и ночи срастались так плотно, что места не оставалось не только вечернему благоуханию, но и самому месяцу на небе, Олингус отправлялся к морю. Чаще всего, на берегу, собираясь небольшими общинами, его ждали устрицы, любившие Олингуса за странности и округло-продолговато-узкое имя. Олингус присаживался на камни, и моллюски, собираясь возле него, начинали рассказывать ему о тайнах, которые они, за время его отсутствия, успели узнать от своих старых приятелей — звезд, ветра и волн. Каждая из историй покидала раковины маленькой песчинкой, которая, прикоснувшись к теплой ладони мудреца, превращалась в обыкновенную жемчужину.
— Олииингууууус, — произносили устрицы и замолкали, ожидая, когда волна прилива заберет их обратно. – Олиииингууууус. И растворялись в гуле морском.
Мастер Олингус поднимал свои ночные подарки и отправлялся обратно к дому, встречать обычное утро Собирателей Звезд.
