Он мечтал стать художником. И стал им.

В коммуналке, комнату в которой он занимал, стояло старое пианино. Художник не умел на нем играть, а выбросить было жалко. Ведь оно придавало его убогому жилищу некоторую богемность, как любил выражался сам художник.
Однажды ночью ему приснился сон о том, что вместо картин он рисует ноты. В холодном поту проснулся Художник среди ночи. Но выбросить сон из головы он уже не мог. Налил стакан водки, и залпом выпив его, принялся рисовать. Рисовать ноты. Что это такое и как они выглядят он представлял лишь примерно. Но разве это может остановить настоящего художника. И он начал рисовать ноты. Именно так как он их представлял. Они были похожи то на птиц, взмывающих над небоскребами, то на нелепые загогулины, часто рождающиеся из под руки ребенка, то на убегающую вдаль дорогу. То, что его рисунки мало напоминали ноты, его нисколько не останавливало. Так прошло несколько месяцев. А он все рисовал и рисовал.
Когда он засыпал, ему снилось, что ноты поют ему о том, что он никогда в жизни не видел. О замках и прекрасных лесах, стройных кареглазых девушках и реках водки, которую сколько ни пей, все равно не выпьешь.
Но как-то раз он сел на стул и понял, что больше не может рисовать. Его руки тряслись, а на глаза наворачивались слезы, а он не мог понять почему. И тогда, взяв опасную бритву, он полоснул по нотам. Появился глубокий разрез, а от туда хлынула кровь. Они были живыми. Он схватил их и прижал к груди. Его рубашка тоже окрасилась в красный цвет крови. Он плакал. От его слез, края страниц наполнились слезами, и ноты вместе с художником заплакали. Он ненавидел себя и весь мир и от этого плакал, а они любили его. Любили так, как только могут любить дети, рожденные в муках. Они рыдали его слезами, но не о себе. Они скорбели о нем.
Его длинные узловатые пальцы все сильнее и сильнее сжимали страницы. Со стороны могло показаться, что он хочет слиться с ними в последней агонии.
Их жизнь прекратилась. Больше они ничего не могли ему рассказать.
Он бережно положил ноты на стол. От них осталась лишь окровавленная бумага. Больше ничего невозможно было разобрать. Потом ему показалось недостаточным, что Они лежат на столе и перенес их на пианино. С тех пор оно стало их могилой. Художник достал бутылку водки и запил. Он хотел забыть все время, что было потрачено на ноты. Он безумно жалел о содеянном, но возвратить что либо было уже невозможно. И от этого ему становилось еще хуже.
Так прошло некоторое время. Но однажды, одним мартовским днем, он услышал чириканье воробьев за окном. Это было именно то, что нужно. Теперь все будет по-другому, сказал сам себе Художник, выйдя на балкон. Закурив сигарету, он посмотрел на небо. По весеннему синее, оно улыбалось ему, а он улыбался небу. Выбросив сигарету на улицу, Художник вернулся к тоскующему мольберту. Взяв кисть и приготовив краски, Он начал. Из под его руки выходила на бумагу тоска и запои, улыбающееся небо и галдящие за окном воробьи.
Так произошло второе рождение Художника.

Skripka