Интервью с Гораном Петровичем опубликовал Sun в
- Перевод с украинского — Александр Хохулин.
- Интервью: Алина Небельмес
*
— Какие вопросы Вы бы не хотели услышать?
— Я живу в городе Кралево, который находится за 200 км от Белграда. Первый вопрос, который я «люблю»: как быть писателем, а жить за 200 км от Белграда? Второй вопрос, который я «особенно люблю»: что для вас награды? Третий, который я «очень, очень люблю»: что вы в настоящий момент делаете?
— Последнее потому, что оно «заезжено»?
— Это просто слишком интимный вопрос. Для меня важнейший вопрос, не когда я начал писать, а — когда должен закончить. Было такое, что трижды изменял один рассказ. Когда наступает мгновение, что я говорю себе: «Вот это приблизительно то, что я хотел». Это вопрос — когда нужно перестать работать над рукописью — вертится, когда пишешь рассказ, но еще тяжелее на этот вопрос ответить, когда пишется роман. Я знаю людей, которые пишут одну книгу в течение 40-50 лет. Я думаю, что это мгновение, когда вы больше ничего не чувствуете относительно этой рукописи, то есть всю свою энергию, все возможные разновидности ощущений, и любовь — все это влияет… Я думаю, что рукопись завершена, когда вы ничего не чувствуете к этой рукописи, когда вложил все, что мог, сколько мог. Когда я больше ничего не чувствую, лишь тогда я отдаю эту рукопись издателю.
— Банальный вопрос… Как Вы стали писателем?
— В свое время я хотел играть на барабане, быть фотографом. После третьей книги я понял, что согласен быть писателем. Этот вопрос является хитовым среди вечных вопросов. Для чего искусство? И зачем годы литературы, когда мы не замечаем, что становимся лучшими? Еще в античной литературе есть все важнейшие темы, куда это все направляется. Эти важные книги, которые прочитаны или не прочитаны. И услышал ли это кто-то… Но существует маленькая надежда, что нужно еще немножко, еще лишь одно предложение, одна строка, и чтобы нас услышал Бог.
— С какого произведения лучше всего знакомиться с Вашим творчеством?
— Я не могу читателю давать какие-то советы. Я пытаюсь сделать так, чтобы с какого конца вы бы не начали, пришли к чему-то. Романы, которые я написал, достаточно отличаются. Один из них совсем постмодернистский. Но никогда не нужно слушать писателей, как они объясняют свою поэтику. Я пробовал использовать все возможные стратегии повествования. Когда я для одного журнала заполнял анкету, на вопрос, что такое красивый рассказ, какие особенности и характеристики рассказ должен иметь, я ответил, что не знаю. Но знаю: хороший рассказ вызывает один особенный эффект у читателей — у него расширяются глаза. В прямом и переносном смысле. Так, как когда-то вы слушали свою бабушку или дедушку, а вам расширялись глаза. Я был бы довольным, если бы какой-то свой рассказ время от времени вызывал такую реакцию, которая для меня не является безразличной.
— Как Вы относитесь к книгам, которые описывают будничную жизнь?
— Меня не интересует, чтобы писать это. Но я с радостью читаю такие книги, когда один к одному описывают то, что нас окружает. Мое виденье достаточно скрыто, когда я о чем-то пишу, имею такое впечатление, что где-то, на втором плане, есть какое-то специфическое сито, сквозь которое все, что переживу, прочитаю, увижу, по капле процеживается рукопись.
Я не являюсь каким-то теоретиком. Не так, чтобы я не читал ни одну книгу, которая занимается теорией, но когда я сажусь за стол писать, пытаюсь об этом забыть, что для меня нетрудно, потому что имею очень плохую память. Человек не может стирать свою память как компьютер, то есть не может вытягивать то, что она знает.
— В Ваших текстах есть и ирония…
— Когда присутствует ирония, я пытаюсь, чтобы она была как можно более изысканной. Мне все важно.
— Как Вы относитесь к тому, что Вас сравнивают с соотечественником Милорадом Павичем. Называют вторым после Павича…
— Как я уже говорил, мы не можем стереть то, что мы знаем. А Милорад Павич является одним из моих самых любимейших писателей. В книгах, которые я написал, есть несколько посвящений ему и другим сербским писателям. В моих текстах есть места, которые похожи на тексты Павича, или какого-то другого писателя, но это так вышло…
Если прислушиваться к литературным критикам, в моих книжках есть такие места, взятые у таких писателей, которых я никогда не читал.
— Что служит Вам для писания?
— Я пытаюсь использовать энергию из трех источников. Один из источников — это сама литература, то есть писаное слово. Я пытаюсь подготовиться к написанию своих романов, рассказов. Перечитываю литературу, которая, считаю, будет мне нужной. Я читаю несколько книжек, чтобы написать одно слово, и тогда это слово выброшу. Я пытаюсь спрогнозировать то, о чем буду писать, я пытаюсь к самому себе получить определенную часть доверия. Как говорил один большой сербский писатель: автор должен знать, как выглядит подсвечник 19 ст. Он не должен это описание вложить в роман, но писатель должен его материализовать.
Второй источник для любого писателя — это корпус, относящийся к его личности, к его личному опыту. А жизненный опыт каждого человека является разным. Я пытаюсь его использовать. Это важно для каждого писателя, чтобы в микрокосмосе читался макрокосмос.
Третий источник, к которому я должен обращаться, когда мой жизненный опыт недостаточен, это отыскать людей, которые имеют этот исключительный жизненный опыт. Есть несколько примеров, когда я расспрашивал людей об этом опыте. Например, сантехника я спрашивал, что есть у него в его сумке.
— «Атлас, описанный небом», — наиболее популярное Ваше произведение в Украине. Как Вы сами относитесь к нему?
— Мне кажется, что современная цивилизация в целом нереальная цивилизация. Это все кулисы. И в этом значении, в этом понимании литература является реальнее. Я люблю возводить читателя на определенные окольные пути. И люблю, чтобы читатель забрел, и сам определял, что является реальным в книжках, а что — выдумкой, потому что я сам никогда не являюсь уверенным, что является реальностью, и что — выдумкой.
— Что для Горана Петровича — карта, картография?
— Это один из символов моей поэтики — карта и картография. Есть немало причин. Одна из них та, что я литературу чувствую как континент. Невзирая на то, что седьмой континент известен… На этот континент каждый из нас время от времени ступает, и находится там. Кое-кто радуется этому, наслаждается, а кое-кто — просто пройдет мимо литературы и не понадобится. Карта меня интересует, потому что в моей стране она очень изменялась. А еще потому, что даже какими бы точными они не были, в них нельзя определить то, что является человеческим рассказом или человеческой историей. Поэтому литературу я считаю дополнением к картографии. То есть, я считаю литературу — дисциплиной, которая занимается теми маленькими вещами, потому что для таких вещей все большие дисциплины просто не имеют времени. А кто еще будет об этом рассказывать? Но есть кому. Литературе…
— Муза поэтики не обременяет?
— Как когда. Иногда это очень капризная паненка. Я выделяю три фазы писания. Первое — производственный процесс, когда человек работает технически. Это особенно важно во время написания романов, больших форм. Нужно садиться за стол приблизительно в одно и то же время, следить за тем, чтобы не было больших пауз во время писания, потому что потом очень трудно возвращаться к писанию. Но это только техника. Существуют моменты, которые являются короткими, или, по крайней мере, мне кажутся короткими. Это моменты увлечения, когда поднимаете взгляд и видите, что написали несколько страниц, а не знаете, когда их написали. Это никогда не значит, что они являются хорошими. Третья перспектива — в отличие от того подъема, очень часто писатель падает. И ему кажется, что все, что он написал, ничего не достойно. Эту амплитуду сверху вниз писатель переживает многократно ежедневно. Но хорошо, что существуют А, В координаты в системе координат, потому что одна без другой не может.