Ил.: Tsujan Gautam

Он был не похож на других. Сколько он себя помнил, люди в их деревушке относились к нему как-то странно – кто с опаской, кто со скрытой усмешкой, кто и вовсе старался обойти его стороной. И уж все без исключения избегали встречаться взглядом. Так было всегда, и он привык, поэтому не задумывался: а почему так?

Он и не стремился завоевать чье-то расположение. Он предпочитал уходить в лес, где разговаривал с деревьями и пересвистывался с лесными птицами, или играл в прятки с грибами, или шептался со старым папоротником. Часто он шел к реке – вода завораживала его, и если в нее долго смотреть, можно увидеть чудесные картины: большие города, быстрые повозки, сверкающих оперением птиц или неземной красы цветы.

Иногда он шел к холмам. Там жил смешной маленький народец, обитавший прямо внутри холмов. Народец был скрытный и осторожный, днем наверх не вылезал, зато по ночам жители холмов часто выходили посмотреть на звезды и попеть странные, причудливые песни. Он не лез к ним, хотя в темноте видел ничуть не хуже, чем днем. Просто сидел в сторонке и тоже смотрел на звезды. Постепенно народец привык к молчаливому мальчику и вскоре перестал его бояться. Жители холмов разговаривали на каком-то певучем, незнакомом языке, но он непостижимым образом понимал, о чем идет речь. Его речевой аппарат не мог бы воспроизвести их странный говор, но он в этом не нуждался – можно было и так общаться, без слов. Маленький народец холмов был первым, кто принял его как друга, не опасаясь смотреть в глаза. Жители холмов знали множество занимательных историй – о забытых кладах, о давно ушедших народах, о взаимосвязи всего сущего в Мироздании, и он впитывал в себя эти древние знания.

Когда мальчик подрос, его отдали в деревенскую школу, но там ему было скучно. Его учили каким-то странным вещам – он точно знал, что ему это в жизни не понадобится никогда, и поэтому его внутренняя сущность протестовала и не хотела впускать бесполезные знания. Он пытался рассказать то, что узнал от маленького народца, но его жестоко высмеял учитель, а дети потом долго дразнили. Он понял, что лучше помалкивать и делать вид, что ты такой же, как все. Это у него получалось – у него вообще все получалось. Казалось, что Мир только и ждет, когда он что-то пожелает – чтобы немедленно кинуться выполнять.

Став подростком, он понял, что родители, конечно, любят его, но иногда кидают на него осторожные взгляды, в которых читаются вопрос и тревога. Он ощущал, что родители не понимают, почему он не такой, как все, и тревожатся за его будущее: как он сможет приспособиться к жизни? Что его ждет потом? У него были хорошие, заботливые родители, но он точно знал: открыть им свой внутренний мир – значит навеки поселить в них страх и непонимание. И он ничего не говорил – опять же, старался быть как все.

Чем старше он становился, тем больше чувствовал, что ему тесно в рамках, куда его постоянно загоняли традиции деревенской жизни. Тело его росло, наливалось силой, он чувствовал, как кожа его временами словно бы трещит по швам, и так же трещала черепная коробка – словно в нее вливалось что-то сверх меры.

Но он не хотел ничего такого знать, он твердо говорил себе: я – как все, и Мир послушно вторил ему: «Конечно, ты как все».

А ночью опять шел к холмам, чтобы вдоволь наговориться о дальних странах и послушать причудливые истории и песни маленького народца, и не понять было, где сказка, а где быль, и волшебство присутствовало в каждом слове, в каждом событии. Наверное, если бы он спросил у народца холмов, кто он есть на самом деле, они бы ответили – мудрый это был народец и очень древний, — но он не спрашивал. Может, в глубине души боялся услышать ответ, а может – просто не догадывался.

…Однажды утром, на рассвете, когда край солнца уже высоко поднялся над горизонтом, он возвращался с холмов, все еще переполненный странными историями, лунным светом и мерцанием звезд. Картина, которая открылась ему, когда он вышел на луг, заставила его остановиться и замереть в восторге. На лугу танцевала девушка. Она была в простом белом платье, длинные волосы ее были украшены луговыми цветами, босые ноги, казалось, еле касались земли. Он узнал ее: первая красавица, разбившая не одно сердце своей недоступностью. Она нравилась и ему, но он даже близко не смел подойти – знал, что уж ему-то вообще не светит. Но сейчас она казалась совсем другой, почти родной – он услышал музыку, под которую она танцевала, и сорвался с места, чтобы присоединиться к ней. Но девушка вскрикнула и остановилась, в страхе прижав руки к груди.

— Что ты здесь делаешь? – холодно спросила она, справившись с собой.

— Я шел мимо, — смутился он, — и просто захотел потанцевать вместе. Я думал, вместе веселее…

— Мне и одной неплохо, — проговорила она, глядя ему прямо в глаза. Это его удивило – она не боялась его взгляда, не как другие деревенские.

— Я тоже люблю делать странные вещи, — робко сообщил он.

— Что такого странного я делала? – еще холоднее спросила она. – Всем известно, что танцы на рассвете, на утренней росе, сохраняют молодость и красоту. Вот и все. Ничего странного.

— Извини, — еще больше смешался он. – Я вовсе не хотел тебя обидеть. Я, пожалуй, пойду.

— Подожди, — остановила она его. Она медленно окинула его с ног до головы оценивающим взглядом, а потом неожиданно улыбнулась. – Так и быть, я потанцую с тобой. Но если ты меня на руках отнесешь до реки.

Он прикинул расстояние, поднял ее на руки – и побежал. Его переполняли непонятные чувства, от которых за спиной вырастали невидимые крылья, а тело наливалось невероятной мощью. Он мчался, как неудержимый ветер, и казалось, что он мог бы так мчаться вечно – всю жизнь. Только на берегу реки он остановился, но не спешил разжимать руки. Она смотрела на него удивленно, чуть приоткрыв полные губы, и ничего не говорила. И тогда он наклонился и поцеловал ее в эти приоткрытые губы. Она ответила на поцелуй, но потом быстро освободилась от его объятий, подошла к кромке воды и, наклонившись, омыла зарумянившееся лицо. Казалось, она принимает какое-то решение.

— Не ожидала, — насмешливо сказала она, повернувшись наконец к нему. – Оказывается, ты сильный. А в деревне тебя считают чуть ли не дурачком…

— Ерунда. Я – как все, — недовольно буркнул он.

— Да нет, не как все, — задумчиво глядя на него, проговорила она. – Есть в тебе что-то такое… особенное. Хочешь, вечером пойдем на танцы?

Он обомлел от неожиданности. Такая красавица, недотрога, мечта всех деревенских парней – и выбрала его?

— Ну что ты стоишь, как истукан? – поторопила она его. – Я разрешаю тебе ухаживать за мной, или ты не хочешь?

— Я… я… я сделаю все, чтобы тебе было хорошо, — в волнении сказал он.

— И будешь любить меня всегда? – чуть улыбаясь, спросила красавица.

— Обещаю, — выдохнул он.

Она удовлетворенно кивнула и взяла его за руку.

— Ну что ж, посмотрим, насколько ты хорош… — с сомнением сказала она.

Он готов был сделать все, чтобы развеять эти сомнения, чтобы доказать ей, что он лучше всех, сильнее всех, вернее всех.

Страсть обычно лишает разума, а он, не избалованный вниманием, потерял голову совсем. В деревне о них судачили – но он даже не вслушивался в эти разговоры. Он постоянно думал только о своей красавице, и мысль о ней была чиста, ярка и прекрасна. Он знал, что умеет любить, как никто другой – и это твердое знание придавало ему уверенность, что теперь она не захочет уйти никогда, ни к кому, никуда. Он делал ей дивные ожерелья из лесных ягод, добывал для нее дикий мед, ладил браслеты из причудливых корешков, пел ей песни и сочинял стихи.

— Ты и правда какой-то необыкновенный, — говорила ему красавица, и он верил в то, что действительно необыкновенный.

— Почему ты так часто пропадаешь в лесу? – спрашивала его девушка, и он начинал рассказывать ей о том, как здорово брать Силу у деревьев и играть в догонялки с белками, не замечая, что глаза ее прищуриваются, а взгляд становится все более недоверчивым.

— Ты такой фантазер, — говорила ему она, и непонятно было, одобрение это или осуждение.

Ему хотелось рассказать ей все истории, которые ему были известны, научить ее всему, что знает и умеет сам, открыться перед ней полностью – раскрыть ей душу, впустить ее в свой чудесный мир. Только она одна его понимала и принимала, только она одна была достойна прикоснуться к его сокровенному – к самой его сути.

Ослепленный своей любовью, он не замечал, что и она временами поглядывает на него с недоумением и опаской – как когда-то родители. А его душа пела, и песни эти сливались в многоголосье и слагались в прекрасный гимн Великой Любви.

Но ей так и не суждено было сложиться.

Однажды он решил, что пора познакомить ее с маленьким народцем холмов. Он верил, что она тоже полюбит смешной народец, и они смогут вместе слушать их древние легенды, валяясь на мягкой траве и глядя в звездное небо.

Она неожиданно легко согласилась уйти с ним ночью в холмы. Он понял это как знак доверия и очень обрадовался. В эту ночь они должны были стать еще ближе, и это ожидание наполняло его тихим радостным светом.

На закате они расположились на холме и наблюдали, как солнце плавно опускается за горизонт. Когда погас последний луч, а небо сменило сиреневую нежность сумерек на фиолетовую глубину ночи, на поверхности стали появляться подземные обитатели – маленький народец холмов. Они не торопились подходить – на холмах присутствовал новый человек, и к этому нужно было привыкнуть.

— Ну долго мы еще будем так сидеть? – капризно спросила красавица.

— Пожалуйста, говори потише, — попросил он. – Местные жители не любят шума. Смотри, как они испугались.

— Кто испугался? – непонимающе спросила девушка, оглядываясь по сторонам.

— Ну вот же, вот они! – показал он рукой в сторону своих маленьких приятелей.

— Да нет там никого, — с досадой сказала девушка. – Холм, трава, и все.

— Ну как же ты не видишь? – настаивал он. – Смотри, вот же они! Они маленькие, у них необычные одежды и очень мудрые глаза!

— Только трава и лунные блики, — отрезала красавица. – И перестань заниматься ерундой. Ты говорил, что сегодня случится что-то очень важное, что сделает нас ближе. Ну!

— Что «ну»? – не понял он.

— Так чего ж ты медлишь? – нахмурилась она.

— Я хотел, чтобы ты увидела мою тайную жизнь, — смешался он. – Познакомилась с моими маленькими друзьями… Услышала их дивные песни и странные сказки. Они очень интересные, поверь мне! И ты научилась бы понимать их язык…

— Замолчи! – закричала вдруг красавица, и народец холмов отпрянул, попрятался в свои норки.

— Никогда, никогда больше не смей нести чушь! Нет никакого народца! Есть холмы. Трава. Ночь. Мы есть! И все! А твоей ерунды нет, нет, нет! – она кричала все громче, лицо ее исказилось, кулачки сжались, и вдруг в призрачном свете Луны он понял, что сквозь ее красоту проступает какое-то совсем другой, очень неприятный образ. «Это ее Истинное Лицо», — вдруг догадался он.

— Ты просто ненормальный! – кричала она. – Нельзя жить придуманной жизнью, понял, ты, идиот??? Я хочу жить в богатом доме и рожать детей от здорового мужа. А ты… да пошел ты! Иди к своему народцу! Проваливай!

Он в полном оцепенении смотрел на эту беснующуюся ведьму и чувствовал, как с каждым ее словом, с каждым выкриком внутри него что-то закручивается, ворочается и разрастается. Это ощущение захватывало его все больше и больше, и он уже прислушивался не к ней, а к тому, что рождалось внутри. Оно быстро набухало, становилось все больше и распирало его, рвалось наружу.

Вся его жизнь трещала по швам, и сам он трещал по швам, и голова трещала по швам, и все это было по фигу, потому что его Великая Любовь оказалась Великим Обманом, а его красавица – не поняла его. Не разглядела… Не почувствовала.

— Я думала, что ты сильный! Настоящий! А ты – урод, сумасшедший, такой же, как все! – донеслось до него.

Это было уже слишком, через край.

— Неееееет!!!!! – раздался над холмами звериный рык. Он одним рывком вскочил на ноги, заставив ее умолкнуть на полуслове.

— Неееееет!!!!! – кричал он в черное небо, потрясая руками – она отпрянула и попятилась в ужасе.

— Неееееет!!!!! Я не такой, как все! – рычал он, разрывая ворот рубахи, который мешал дышать. И кожа тоже мешала дышать, и она начала трескаться, освобождая грудную клетку.

— Слышишь??? Я не такой, как все!!!! – раздирал он лицо криком, и кожа кусками отваливалась, обнажая его Истинное Лицо.

Она побежала вниз по склону холма, спотыкаясь и все время оглядываясь, но ему было уже все равно.

— Я не такой, как все!!!! – кричал он звездам, как будто они могли его услышать. – Я иной!!!! Слышите, вы????

И тут треснуло что-то в его черепной коробке, взорвалось звездопадом, и сознание отключилось.

Очнулся он от протяжной песни и от того, что кто-то гладил его – по голове, по рукам, по обнаженному торсу, и эти поглаживания были дружескими и теплыми.

Он открыл глаза и увидел над собой спокойную мягкость ночного неба, вокруг себя – зеленые холмы, а рядом с собой – маленький народец. Это они пели песню и гладили его. Они казались радостными и взволнованными. Когда он открыл глаза, среди народца пошло движение, и над самым ухом кто-то сказал скрипучим голосом: «С возвращением!».

Он повернул голову и увидел совсем уж древнего жителя холмов. Был он сморщенный и веселый, а в глазах его таилась вековая мудрость. «Эльф», — почему-то подумалось, откуда-то пришло такое знание.

Он с трудом разлепил пересохшие губы и хрипло спросил:

— Вы что, по-нашему заговорили?

— Да нет, это ты по-нашему заговорил, — усмехнулся старый эльф. – Ты вернулся, мы тебе рады.

— Что значит «вернулся»? – с трудом соображая, спросил он.

— Ты сбросил чужую шкуру. Теперь ты Тот, Кто Есть На Самом Деле.

— А кто я есть на самом деле? – наморщил лоб он.

— Ты – Див, вольный дух лесов и полей, — радостно сообщил эльф.

— Я – Див? – удивился он и бросил взгляд на свои руки. Это заставило его вскочить на ноги – народец еле успел брызнуть в стороны. Это были его – и не его руки. И сам он стал чуть не вдвое выше ростом – хотя и раньше был не маленький. А уж грудная клетка раздвинулась точно вдвое. Он ощупал свое лицо – и оно неузнаваемо изменилось. Он не видел себя, но почему-то знал, что теперь он по-настоящему силен и прекрасен.

— Подними голову, посмотри на Млечный Путь, — посоветовал старый эльф.

Он поднял глаза к звездному небу – и словно какая-то заслонка сдвинулась в голове, и туда потоком хлынули знания – о том, кто он, и откуда взялся, и почему совсем малышом оказался у тех, кого считал родителями, и отчего деревенские его побаивались и называли странным…

— Но почему я выглядел человеком? – задал он вопрос, который мучил его и требовал ответа.

— Чтобы выжить, малыш, чтобы выжить, — вздыхая, сказал ему старый эльф. – Ты наделен многими способностями, в том числе наводить морок на людей. Ты хотел быть как все – и до поры до времени у тебя это получалось.

— И что теперь? – напряженно спросил Див, разглядывая свои руки.

— Теперь тебе предстоит вспомнить все и выполнить свое Предназначение, — объяснил эльф. – Принять на себя ответственность за свою жизнь.

— В чем же Предназначение?

— А это тебе предстоит понять самому, малыш. Но ты не беспокойся: если ты понял, Кто Ты Есть На Самом Деле, весь Мир будет помогать тебе по первой твоей просьбе. Считай, что только теперь ты по-настоящему родился…

— А моя Великая Любовь? – печально спросил Див.

— А твоя Великая Любовь еще впереди, — сообщил эльф. – В этом мире много тебе подобных. И как только ты почувствуешь, что окончательно вернулся к себе – ты найдешь себе пару и продолжишь славный, древний род Дивов.

— Но я так любил ее… — вспомнил Див.

— Благослови ее – за то, что она дала тебе возможность вернуться к себе. Пусть даже через боль. Иногда уходят – тоже из любви.

— Что мне делать сейчас? – спросил Див.

— Для начала искупайся в речке, — вздохнув, посоветовал старый эльф. – Смой с себя остатки чужой шкуры. И чужой жизни заодно.

… Никого из людей не было в эту ночь на холмах. И поэтому никто не видел дивную процессию: величественно спускающегося с холмов к реке вольного духа лесов и полей — Дива, исполненного первобытной свободы, мощи и красоты, и сонмища сопровождающих его эльфов, танцующих в великой радости и поющих древнюю песнь Возвращения к Себе.

Эльфика

Один комментарий

Ответить